– Может быть.

Тени теснят мальчишку, начиная осыпать его ударами. Он ещё озирается по сторонам, медленно отступая. Слышится резкий вопль. Он словно разрушает последние удерживающие преграды. И миркхийца становится не видать из-за клубка злобно вопящих нищих. Сгущающаяся темнота не даёт разглядеть подробностей.

– Не рыпайся, если не хочешь оказаться там же, – одёргивает меня Ризван, – на улицах Амджада выживают сильнейшие. Тебе с твоей мордашкой и белыми ручками точно не выжить.

– Белыми? Ты уверен?

Ризван равнодушно подносит к лицу мою руку. Кожа на пальцах покраснела и растрескалась местами от тяжелой физической работы.

– Не вижу ничего ужасного. Ни гноящихся струпьев, ни недостающих пальцев.

Вой, звуки ударов усиливаются. Драка внизу больше напоминает растерзание падали стаей жадных, голодных гиен. Внезапно одна из теней отшатывается. В образовавшийся просвет кидается знакомый силуэт тощего тела.

Мирхиец вырывается и нагибается, поднимая что-то. Вслед ему бросается один из нищих. Волчонок разворачивается и нападает на преследователя, извернувшись, бьёт его камнем по голове. Нищий падает. Миркхиец поднимает камень, опуская его раз за разом на голову противника. Тени схлынули назад, наблюдая за схваткой. Последний удар – тело, лежащее в переулке, остаётся неподвижным, а миркхиец, прихрамывая, убегает прочь, скрываясь в другом конце переулка.

Ризван одобрительно кивнул:

– Из щенка выйдет толк. Если выживет.

– Вот так просто? Если выживет?..

– Я же как-то выжил, – усмехнулся бессмертный, – а почему ты так вцепилась в косоглазого? Миркхийцы разорили твой город. Это твой враг, пусть он и мал.

– Иногда враги оказываются преданнее тех, кого считал своими близкими, Ризван.

Я вздохнула и подняла глаза на небо. Светлый лик луны показался на мгновение из-за сгустившихся туч и вновь пропал. Теперь возле меня не осталось никого, даже призрака прошлого, способного напомнить мне о том, кто я. Внезапно мне стал ненавистен чуждый мне город. И если бы у меня была возможность, сейчас я с радостью сровняла с землёй его крепкие, добротные стены.

Этот город со своими законами чужд мне. И, возвращаясь в дом Ризвана уже под покровом темноты, я даю себе обещание, что когда-нибудь покину его пределы. Никто из чужаков не покидает ущелья живым? Значит, нужно стать первой, кому удалось это сделать.

Я не знаю, как зовут женщину, что привёл Ризван. Немые разговаривают на языке жестов, но мне не расшифровать смысла движений её рук, кроме тех, что указывают непосредственно на дело. Она ловко обращается с домашними хлопотами и мне остаётся только пытаться перенять хоть что-то. Не время вертеть носом в сторону от грязной работы. Мне пока не ведомо, какие пути ведут прочь из закрытого города и в чём придётся испачкаться. Явно в чём-нибудь похуже, чем сероватая мука из которой на раскалённых камнях выпекают тонкие, солоноватые лепёшки.

Рутина затягивает, но не успокаивает. Успокаивается лишь тело, входя в ритм монотонной работы, а мысли рвутся прочь, глаза и уши впитывают всё окружающее, подмечая детали, выстраивая схемы в голове. Плотский интерес Ризвана никуда не делся – вспыхивал огоньками в тёмно-серых глазах, но он держался на расстоянии. До поры до времени.

Ночи в Амджаде становились всё холоднее – чувствовалось дыхание поздней осени. В доме на полу в специальных углублениях разводились костры, сверху сгоревших дров укладывали чёрные угли, дававшие сильный жар и долго хранившие тепло. Мне нужно было разводить огонь, вычищать сгоревшие угли и подсыпать новые, чтобы тепло очага обогревало комнаты. Ризван предпочитал спать на полу, словно многолетняя походная привычка так въелась в него, что даже сейчас, когда необходимость в том отпала, он следовал ей.

Я сгребла совком остывшие угли, высыпая их в ведро. В очаге ещё было полно раскалённых докрасна камней, дававших сильный жар. Свет от них плясал на стенах и на потолке. Ризван лежал по другую сторону очага без движения, словно уже крепко спал. Но стоило мне пройти рядом со спящим, как он взвился и дёрнул меня за щиколотку. Я вскрикнула от неожиданности и упёрлась руками в грудь мужчины, подмявшего меня под себя.

– Ты знаешь, что очаг подсвечивает всё снизу? И ткань твоего платья кажется совсем прозрачной? Такой, что видны стройные ноги? От их вида и святой бы сошёл с ума, а я далеко не святоша.

– Отпусти!

Ризван прижался губами к шее. Руки нырнули под подол платья, разводя в сторону сжатые колени.

– Перестань дёргаться… Необязательно изображать из себя невинную, можно просто немного расслабиться.

Возможно, Ризван был прав, когда неоднократно говорил, что нужно уметь приспосабливаться и пытаться выудить из сложившейся ситуации лучшее. Я была уверена, что он сдержит своё слово, согласись я на его условия. Нужно было только покорно раздвинуть ноги и принять в себя – другого. Не того, кого желала всем своим сердцем и телом.

Липкое, противное чувство поднялось изнутри, затопляя меня. Это непросто гордость или упрямство. То, что заставляет поступать меня именно так – сильнее и больше меня. Я просто не могу быть ни с кем другим и лучше умру, чем оскверню своё тело чужим мужчиной.

Ризван что-то шептал мне в шею, чередуя слова с поцелуями. Отпихнуть его у меня не было сил. Взгляд упал на очаг. Я протянула руку в сторону – ещё немного, ещё… Жар от раскалённых камней уже обжигал кожу. Не хватало самую малость. Я расслабилась на мгновение, услышав довольный рык мужчины, и резко подалась к очагу. Ризван изумлённо повернул голову в сторону. Я зачерпнула рукой углей, превозмогая страшную боль, и ткнула ими в лицо мужчины. Он резко дёрнулся назад, осыпая меня ругательствами.

Ладонь и пальцы немилосердно жгло – воспалённая кожа сильно покраснела, слёзы сами собой потекли из глаз. Ризван метнулся ко мне. На мгновение мне показалось, что ярость окончательно затмила ему разум. Не зная, чего ожидать, тело само подалось в сторону горевшего очага.

– Ты просто свихнувшаяся сука!

Ризван схватил меня за шиворот, словно щенка, и протащил через весь дом, пинком открывая комнату для слуг. Толчок сильной руки в спину. Я едва не прочертила лицом полосу на утрамбованном земляном полу – выставила руки впереди себя и тут же сдавленно застонала, когда в обожжённую ладонь впились песчинки и камешки. Дверь захлопнулась под громкую ругань Ризвана.

Сил встать не было совсем. Я прижала руку к груди, раскачиваясь под ритм пульсирующей боли. Пожилая рабыня зажгла фитиль в масляной плошке, встала и заковыляла в один из углов, достав горшочек с топлёным жиром. Она потянула на себя мою ладонь и осторожно нанесла на неё жир. От каждого прикосновения, даже самого осторожного боль вгрызалась в плоть, пронизывая до самых костей.

Женщина покачала головой и потянула меня вниз, укладывая головой себе на колени. Она коснулась моей головы сухой ладонью, осторожно проводя по волосам. Раздалось какое-то странное мычание. Женщина пыталась передать какой-то напев так, как умела. Ритм песни отдалённо напоминал колыбельную. Одну из тех, что любящие матери напевают своим детям, укачивая их перед сном. Светлые, радостные моменты, украденные у меня – мной же. Всхлип вырвался из груди, и слёзы, не сдерживаемые ничем, потекли из глаз.